Контекст — психология

Психология восприятия: важность контекста

Начнем немного издалека: калифорнийский психолог, писатель, бывший старший математик американского стратегического исследовательского центра RAND Corporation Ральф Штраух (Ralph Strauch), известный своими работами о взаимосвязи восприятия и реальности («The Reality Illusion», «Реальность/Иллюзия»), описывает приобретение человеком любого опыта как «процесс выделения и соединения воедино частиц информации из непрерывного потока восприятия многомерных образов, что мы используем для экспериментального изучения мира вокруг нас».

Хорошо известный пример оптической иллюзии «лица или ваза?» наглядно демонстрирует, как используя информацию из различных фрагментов потока восприятия, мы можем формировать радикально отличающиеся представления об одном и том же объекте.

Но опыт составления картины реальности включает в себя нечто большее, чем просто выбор части потока восприятия, на использовании которой будет базироваться ваше индивидуальное представление об окружающем мироздании.

Опыт восприятия включает в себя как неотъемлемую часть интерпретацию выбранной информации, осуществляемую в определенном контексте (здесь мы рассматриваем интерпретацию как придание определенных смыслов наблюдаемым образам).

Image source nature.com

Итак, одна и та же информация может быть интерпретирована совершенно по-разному в зависимости от окружающего/сопутствующего контекста. В дальнейшем термин контекст мы будем воспринимать в соответствии с формулировкой краткого толкового психолого-психиатрического словаря как «обстановку, фрейм или процесс, в котором происходят события и обеспечивается значение для содержания (контента)».

• Визуальное восприятие и применение принципов гештальта в веб-дизайне

Простой пример зависимости интерпретации визуального объекта от контекста

Вот простой пример важности контекста. Центральный графический символ может быть прочитан как буква B или число 13 в зависимости от того, читаем ли мы знаки как столбец сверху вниз или как строку слева направо.

На первый взгляд этот пример похож на упомянутую выше оптическую иллюзию «лица/вазы»: оба графических символа неоднозначны для восприятия и позволяют двойную интерпретацию.

При ближайшем рассмотрении, однако, механизм интерпретации в случае знака «B/13» отличается от способа двойственного толкования фигуры «лица/вазы». Вот почему: «переключение» восприятия буквы B или числа 13 не происходит за счет сборки разных визуальных образов из различных фрагментов потока восприятия.

Буква же B и число 13 «собраны» из одних и тех же одинаково воспринимаемых исходных необработанных данных.

Разница в восприятии знака — число перед нами или буква — определяется окружающим контекстом: когда вы читаете по вертикали, вы интерпретируете символ в контексте расположенных сверху вниз букв А и С и видите букву B.

Когда вы читаете по горизонтали, та же самая отображенная графически информация в контексте чисел 12 и 14 воспринимается как еще одно число — 13.

• Ошибка восприятия на службе интернет-маркетинга

Принцип организации воспринимаемой информации

«Виртуальный треугольник» иллюстрирует еще один важный принцип восприятия.

Большинство участников семинаров Ральфа Штрауха ясно видели белый треугольник, расположенный над черным треугольником и 3 черными кругами.

Белый треугольник выделяется так четко, что большинство наблюдателей считали, что они могут заметить его белые края на белом фоне — хотя объективно тут никаких краев (сторон треугольника) нет в помине.

Когда Штраух использовал эту иллюстрацию на своих семинарах, случалось так, что слушатели настаивали, что белый треугольник явно имеет другой оттенок белого цвета, отличный от фона, и они на самом деле видят 3 стороны треугольника.

Еще один участник семинаров утверждал, что лектор сперва начертил направляющие для всех трех сторон треугольника, а затем стер их, но этот слушатель своим зорким глазом обнаружил следы подчисток на несуществующих краях треугольника.

😉

Опыт с «виртуальным (воображаемым) треугольником» иллюстрирует принцип организации воспринимаемой информации, присутствовавший и в обоих предыдущих примерах, но не проявлявшийся столь явно.

Мы не воспринимаем и не усваиваем поступающую информацию напрямую. Вместо этого мы формируем из нее образы, знакомые нам из предыдущего опыта. В действительности мы используем наш опыт как набор способов трактовки информации, выбираемой нами из потока восприятия, и мы всегда предпочитаем более простые знакомые интерпретации более сложным объяснениям наблюдаемых образов.

Белый треугольник, расположенный над черным треугольником и 3 черными кругами, предоставляет нам более простое и знакомое объяснение рассматриваемой композиции фигур, чем менее известные по предыдущему опыту странно выглядящие круги с отсутствующим сектором.

В предыдущих примерах «лица/вазы» и «В/13» стереотипные интерпретации воспринимаемых наблюдателем визуальных данных формировали их первичное восприятие в качестве привычных образов.

Гораздо проще подобрать знакомый стереотип, соответствующий получаемой информации, чем воспринять ее как новый уникальный опыт.

Формирование опыта требует от индивида непрестанного бессознательного выбора информации, пригодной для практического использования, и преобразования ее в воспринимаемые и интерпретируемые образы (перцептивные образы), из которых и складывается персональный опыт любого человека. Рассмотренные выше простые и понятные примеры демонстрируют некоторые из основных принципов восприятия, управляющие отбором получаемой информации.

• Принципы веб-дизайна: визуальный вес и визуальное направление

Эксперимент Брунера-Постмана и его неожиданные результаты

Реальные ситуации, в которых происходит восприятие информации, сильно отличаются в сторону усложнения от описанных выше простых упражнений, поскольку на практике человек подвергается одновременному воздействию множества факторов, влияющих на его когнитивные способности. Ниже представлен пример достаточно сложной для участников ситуации восприятия.

На видео показан классический эксперимент по психологии восприятия, впервые проведенный крупнейшими специалистами в области исследования когнитивных процессов Джеромом Брунером (Jerome Bruner) и Лео Постманом (Leo Postman) в конце 1940-х годов.

Испытуемым в течение коротких, точно отмеренных интервалов времени показывали последовательность сменяющих друг друга игральных карт. Вначале карты менялись слишком быстро, чтобы участники могли уверенно опознать их. Затем время показа увеличилось до тех пор, пока испытуемый не мог надежно определить большинство карт.

К последовательности обычных карт были добавлены «аномальные», «неправильные» карты, например, красная шестерка пик, чей цвет не соответствовал стандартному черному «окрасу» этой карточной масти. Цель эксперимента заключалась в определении того, как участники будут реагировать на «неправильные» карты.

Image source stanford.edu

Полученные результаты эксперимента были, без преувеличения, обескураживающе неожиданными. Когда время показа было достаточно длительным для того, чтобы участники могли идентифицировать большинство карт, но все-таки недостаточным для пристального их рассмотрения, то испытуемые однозначно определяли неправильную карту как «очень похожую на…».

Красная шестерка пик воспринималась либо как шестерка пик, либо как шестерка червей в зависимости от того, какой именно критерий — форма или цвет — являлся определяющим для участника.

Если время показа еще немного увеличивалось, то испытуемые придерживались той же идентификации, что и прежде, но они вдобавок испытывали необъяснимое беспокойство и заявляли исследователям нечто вроде: «Это шестерка червей, и я думаю, что уходя утром из дома, я забыл запереть входную дверь».

Некоторые участники видели то, чего в реальности не существовало: черные контуры вокруг сердец на картах червовой масти или серые значки пик — умы наблюдателей начинали «сбоить», утомленные тщетными попытками сгладить очевидные конфликты между цветом и формой значков незнакомой масти «аномальной» карты. В конце концов, когда время показа карты становилось достаточно долгим, большинство испытуемых примирялось с суровой правдой жизни и видело раздражающе «неправильную» красную шестерку пик.

Однако некоторые участники эксперимента так и оставались на своей точке зрения, отказываясь увидеть «аномальную» карту, точнее, признать ее существование в реальности.

Ответы испытуемых, полученные в ходе эксперимента Брунера и Постмана, отражают все принципы восприятия, проиллюстрированные в первых трех примерах. Как и в случае с «виртуальным треугольником», зрители видят то, что совпадает с их привычными паттернами (стереотипами) восприятия.

Равно как и в кейсе «В/13», контекст эксперимента — показ игральных карт четырех стандартных мастей — определяет, что именно увидят участники.

Как в примере с лицами и вазой, то, что увидят испытуемые, зависит от того, на чем они сосредоточены: те, кто ориентирован на цвет, видят красную шестерку пик как шестерку червей, те, кто концентрируется на форме, видят обычную пиковую шестерку.

Новый элемент, не соответствующий ранее «накопленным» паттернам восприятия, отфильтровывается и отбрасывается зрителем — так мозг стремится избежать когнитивного диссонанса, вызываемого логическим несоответствием наблюдаемого объекта уже существующим концептуальным категориям.

Если вы на самом деле в спокойной обстановке посмотрите на красную шестерку пик, вы не увидите ничего кроме красной шестерки пик. Те из испытуемых, кто в ходе эксперимента видели шестерку червей, подсознательно «отключили» восприятие формы; те, кто увидел шестерку пик, отказался воспринимать настоящий цвет значков масти.

Приняв неправильное решение, некоторые участники будут упорно придерживаться его, даже если у них будет достаточно времени, чтобы рассмотреть объект исследования во всех подробностях.

Ральф Штраух неоднократно повторял эксперимент Брунера-Постмана и убеждался, что некоторые участники настолько «зацикливаются» на первоначальном выборе, что могут держать в руках красную шестерку пик и видеть ее как шестерку червей.

• Когнитивный диссонанс и интернет-маркетинг

Вместо заключения

Помимо некоей «академической ценности» приведенный нами материал имеет и практическую пользу для веб-маркетологов и дизайнеров: нельзя недооценивать силу контекста, сопутствующего размещаемому в Сети контенту. Равно как и нельзя пренебрегать существующими у целевой аудитории устоявшимися паттернами восприятия: известно, что стереотипные лендинги и сайты конвертируют лучше.

Высоких вам конверсий!

По материалам somatic.com, image source wikiart 

Источник: https://lpgenerator.ru/blog/2015/07/14/psihologiya-vospriyatiya-vazhnost-konteksta/

Психологический взляд (PsyVision) — викторины, учебные материалы, каталог психологов

Приведенные аргументы в пользу смыслообразующей фун­кции контекста имеют весьма важное значение и для психоло­гического консультирования.

Системообразующим основанием выступают личностные контексты клиента, которые определяют смысл и значение конк­ретных ситуаций его жизни и деятельности.

Следовательно, зада­ча психологического консультирования состоит в изменении сис­темы смыслообразующих контекстов клиента, которая приводит к возникновению «болезни», в изменении его образа мира и себя в нём.

В процессе консультирования после «присоединения» к кар­те мира клиента происходит сбор информации или актуализация и осознание смыслообразующих контекстов и заявленной ситуа­ции как их части с целью выявления отношений клиента (или его личностных смыслов), поиска причин их формирования и полу­чения материала, который в дальнейшем позволил бы изменить соотношение между смыслообразующими контекстами или эле­ментами одного смыслообразующего контекста.

Результатом актуализации, осознания и изменения соотноше­ния смыслообразукяцих контекстов является изменение отноше­ния клиента к травмирующей ситуации или самой ситуации, по­зитивные изменения в клиенте (его когнитивных, эмоциональных и поведенческих характеристик).

Изменение отношения субъекта является главной целью интеракционизма и реконструктивной те­рапии, основанной на психологии отношений. Отношение опреде­ляет характер действия или переживания человека по поводу каких- либо обстоятельств и объясняет их.

Смыслообразующий контекст представляет собой совокупность внутренних и внешних условий, влияющих на формирование и изменение системы отношений.

Таким образом, если отношение — это условие действий, т.е. то, что определяет реагирование, то контекст — это условия от­ношений, т.е. то, что его определяет. Изменить действия и пере­живания человека можно, изменив его отношение, а изменить отношение можно — изменив контекст.

Изменение ситуационного контекста может изменить отно­шение или систему отношений субъекта. Влияние ситуационного контекста проявляется в том, что каждый индивид в различных контекстах выполняет различные роли, и в том, что в зависимости от ситуационного контекста изменяется его система отношений и поведение.

Так, человек, имеющий систему отношений к себе как к грамотному специалисту, чувствует себя уверенно среди коллег своего учреждения, однако его отношение к себе может несколько измениться, если он окажется в ситуации выступления перед ав­торитетным научным сообществом. Т.е.

, его система отношений к себе как специалисту может в какой-то мере изменяться в зависи­мости от ситуации, в которой он находится.

Любой подход к изучению человека должен учитывать, что его поведение определяется индивидуальными особенностями, ситуацией и их взаимным влиянием друг на друга.

Контекст и ситуация связаны таким образом, что в ситуацию включаются не только внешние условия, но и сам действующий индивид и другие люди, с которыми он находится в отношениях общения и меж­личностного взаимодействия.

В процессе консультирования, где изменяется, анализ ситуационного контекста и его характеристик (предметных, социокультурных, пространственно-временных и др.) необходим в силу того, что сами характеристики конкретной ситуации влияют на отношение и поведение субъекта.

Понимание между людьми возможно только тогда, когда они общаются в одном контексте: например, если жена обращается к мужу с просьбой, чтобы он больше проводил времени с сыном, который уже достаточно взрослый, чтобы его можно было брать в поездки (жена говорит в контексте матери), муж отвечает, что она хочет за ним следить и для этого приставляет сына (ситуация име­ет для него совершенно иной смысл, поскольку воспринимается в контексте супружеских отношений). Отсутствие необходимой кон­текстуальной информации порождает контекстуальную путаницу: субъект домысливает за другого и, исходя из своей картины мира, делает предположения относительно смысла ситуации, хотя в кар­тине мира другого человека он может быть совершенно иным.

Один из основных вопросов, который встаёт перед психологом- консультантом, — в какой степени учитывать фактор окружения, работать только с личность либо пытаться изменить окружение? Психолог не может непосредственно повлиять на окружение кли­ента, но помощь будет эффективной, если будет учитываться социально-культурный контекст его жизни.

Подход к процессу консуль­тирования с позиций изменения смыслообразующих контекстов предусматривает рассмотрение факторов социальной среды, пос­кольку они являются составляющими контекста, оказывают влия­ние на его формирование и изменение.

Анализ среды так же важен, как анализ индивидуальности клиента; любая проблема в процес­се психологического консультирования должна быть рассмотрена в контексте взаимоотношений личности с окружающим миром.

Социальная ситуация представляет собой исходный момент для всех динамических изменений личности, и через воздействие на внешнюю среду генеральный путь изменения поведения (JI.C. Выготский). Классическая формула — «поведение есть функция личности и окружения» — была сформулирована К. Левиным.

Из­вестно, что отношение к человеку его окружения во многом опре­деляет его развитие. Индивид воспринимает себя как такового не прямо, но посредством частных точек зрения индивидов из той же социальной группы как целого. (М. Мид).

В развитии Я-концепции теория «зеркального-Я» подчеркивает значение оценочных реакций других, имитационная теория — условия, при которых человек усваивает характеристики других как свои собственные.

В ситуации консультирования представление индивида о себе, отношение к себе имеют важное значение, поскольку окружающий мир воспринимается через призму Я-концепции, которая во мно­гом определяет отношение человека к различным сторонам этого мира.

Вероятно, в отношениях к жизни, семье, работе представле­ны не столько реальные характеристики этих объектов (когнитив- иый компонент отношения), сколько их эмоционально- аффектив­ная оценка как продукт собственной деятельности и собственных достижений (эмоциональный компонент отношения).

Поэтому, если отношение к себе не является позитивным, то такими же бу­дут отношения клиента к тем или иным объектам или явлениям, которые в широком смысле могут рассматриваться как результат собственной деятельности и собственных достижений.

Изменение отношения к себе как ведущий внутриличностный механизм психологической коррекции, влияет и на изме­нение других отношений субъекта: к ситуациям, явлениям и предметам внешнего мира.

Существенную роль в психотерапии и консультировании играет также пространственно-временной контекст.

Челове­ческое существование имеет форму исторического бытия, ко­торое в отличие от жизни животных всегда включено в исто­рическое пространство и неотделимо от системы законов и от­ношений, лежащих в основе этого пространства.

Способность или неспособность интегрировать во времени эмоциональное переживание может рассматриваться как мера душевного здо­ровья или болезни (невроз, мания, меланхолия сопровождают­ся нарушением восприятия времени).

Взаимодействие прошлого или будущего с настоящим яв­ляется центром психической жизни человека. Психологические трудности клиента невозможно понять вне истории, всего кон­текста его жизни, как и без опоры на перспективы жизни данно­го человека наметить программу психологической коррекции.

Различные направления психотерапии расставляют разные акценты в этой взаимосвязи.

Психодинамическая терапия ори­ентирована на прошлое — в нём она видит источник проблем субъекта, с прошлым она работает над их решением; единс­твенной реальностью, в которой работает гештальттерапия, является настоящее: прошлого уже нет, а будущее ещё не насту­пило; для логотерапии, значимым является будущее, она видит источник проблем человека в отсутствии смысла жизни, а за­дачу психотерапии в его поисках; то же — для гуманистической психологии с её верой в возможности самоактуализации и раз­витие каждой личности в будущем. Рассмотрение консульти­рования с позиций изменения смыслообразующих контекстов клиента позволяет выявить следующие особенности работы с временным контекстом. Сначала психолог выясняет, какой личностный смысл имеет для клиента заявленная им проблема и каково его отношение к этому в настоящем. Для выявления причин возникновения данного отношения и работы с ними психолог обращается к прошлому клиента. Из контекстов про­шлого и настоящего актуализируются и осознаются состав­ляющие смыслообразующих контекстов, что позволяет затем изменить их соотношение, в результате чего измениться и от­ношение клиента. В конце консультирования психолог может зафиксировать это изменение отношения (его основных ком­понентов: познавательного, эмоционального, поведенческого).

Поскольку это ещё не даёт уверенности в том, что изме­нения у клиента будут иметь место и в его реальной жизни, а именно ради этого проводится консультирование, необходи­мо обращение к будущему клиента.

Психолог, как это делают представители и других подходов к консультированию, вместе с клиентом обсуждает, что тот будет делать, когда и какие конк­ретные шаги предпринимать, как в связи с этим изменится его жизнь, как на эти изменения будет реагировать его окружение.

Это способ помочь человеку принять изменения, действовать в соответствии с ними и быть готовым к последствиям перемен.

Переструктурирование (как непосредственно процесс из­менения контекста или изменения смыслообразующих кон­текстов) изменяет качество восприятия клиентами ситуации их жизни.

Техника переструктурирования (рефрейминг), по­нимаемая как изменение смысла ситуации без изменения ле­жащих в её основе фактов, как конструирование позитивного мировоззрения, использовалась многими выдающимися пси­хотерапевтами — М. Эриксоном, Д. Хейли, В. Сатир, А. Мас- лоу, К. Роджерсом, С. Минухиным, В. Франклом, Д.

Келли — и целыми психологическими направлениями — гуманисти­ческим, адлерианским, логотерапией, нейролингвистическим программированием, когнитивно-бихевиоральным.

Переструктурирование контекста — это изменение самой си­туации или её окружения, при этом изменение ситуации влечет за собой изменение того, что находится вокруг неё, и изменение ок­ружения изменяет ситуацию.

В целом это и есть изменение смыс- лообразующего и личностного контекста, потому что и ситуация и смыслообразующий контекст являются взаимосвязанными и взаимозависимыми частями целого — личностного контекста.

Обобщая всё вышесказанное, можно выделить следующие основные моменты, связанные с контекстным подходом в пси­хологическом консультировании:

1. Внешний контекст «преломляется» через внутренний (внешние причины действуют через внутренние условия). Смыслообразующие контексты существуют в пространстве внутреннего и внешнего контекстов, они имеют отношение к ситуации (или обобщенному классу ситуаций).
2. Соотношение контекста и ситуации образуют следующую систему: личностный контекст — смыслообразующий контекст — отношение (установка) — ситуация (явление) — поведение (мышле­ние, состояние). В ситуации психологического консультирования психолог воздействует на внутренние условия, результатом юз- действия является коррекция картины мира клиента, которая уже по-другому будет опосредовать реальность. В психологическом кон­сультировании с позиций контекстного подхода такое воздействие заключается в изменении смыслообразующих контекстов, которые создают в сознании клиента иную субъективную реальность.
3. В процессе изменения смыслообразующих контекстов можно выделить стадии: актуализации и осознания смыслооб­разующих контекстов (их различных составляющих); измене­ния соотношения смыслообразующих контекстов (или состав­ляющих одного смыслообразуюшего контекста).
4. Особенностями каждой стадии являются: а) на стадии ак­туализации и осознания смыслообразующих контекстов происхо­дит сбор информации о заявленной клиентом проблеме, её при­чинах, других данных, необходимых в дальнейшем для перест­руктурирования. Фокус-анализ сбора информации и переструк­турирования определяются особенностями психолога, клиента, ситуации, б) на стадии изменения соотношения смыслообразую­щих контекстов происходит переструктурирование информации, изменение соотношения различных составляющих контекстов.
5. Результатами различных стадий являются:

—           стадии актуализации и осознания смыслообразующих контекстов — выявление отношения (смысла) ситуации для клиента, получение необходимой (чаще всего позитивной) ин­формации для переструктурирования;

—           стадии изменения соотношения смыслообразующих контекстов — изменение отношения (смысла) ситуации для клиента или самой ситуации, следствием чего является измене­ние картины мира клиента, системы его отношений, позитив­ные когнитивные, эмоциональные, поведенческие изменения.

Источник: http://psyvision.ru/help/psikhologiya/38-existpsy/412-existpsy4

Понятие «Контекст» в категориальном строе психологической науки

-

90

Общая психология, психология личности, история психологии

А.А. Вербицкий, В.Г. Калашников

Понятие «контекст» в категориальном строе психологической науки

В статье термин «контекст» представлен как важное понятие современных гуманитарных исследований. Предлагается ввести данное понятие в категориальный строй психологической науки. Раскрывается место понятия «контекст» в системе категорий психологии.

Ключевые слова: методология, категория, психологическая наука, контекст, психологический контекст, контекстуализм.

Как известно, познание мира человеком имеет результатом формирование комплекса категорий, включающего наиболее общие понятия, не сводимых к другим и не выводимых из других. Сам термин «категория» (от греч.

kategoria — «высказывание», «признак») означает предельно общее, фундаментальное философское понятие, отражающее всеобщие, наиболее существенные закономерные связи и отношения бытия (природы, общества, человеческого мышления).

Учение о категориях впервые разработал Аристотель, хотя это понятие использовал еще Платон. В дальнейшем категориальные схемы создавали схоласты, а позднее — Декарт, Локк, Кант, Гегель и другие философы [19, с. 251].

Категориями принято называть также фундаментальные понятия, задающие структуру научного знания в той или иной области [18, с. 472]. В частности, в отечественной психологии уже около полувека ведется работа по выделению такой системы категорий для психологического знания.

В 1971 г. М.Г. Ярошевский ввел понятие «категориальный строй психологической науки» в отличие от традиционного понятия об общефилософских категориях, охватывающих всеобщие формы бытия и познания [20]. Занимаясь историей психологии, авторы рассмотрели причины рас-

пада некоторых психологических школ и течений и обнаружили, что их к создатели ориентировались на один относительно изолированный, заве- | о домо приоритетный для исследователей психологический феномен (так, | § бихевиоризм сосредоточился на анализе поведения, действия, гешталь- с ЕЕ тпсихология — образа и т.д.). Иными словами, в ткани психологической реальности была выделена якобы единственная инвариантная «универсалия», ставшая основанием для конструирования общей психологической теории во всех ее ответвлениях [13, с. 8-9].

При изучении различных психологических направлений и школ М.Г. Ярошевский выделил четыре базисные категории, впервые введенные при характеристике категориального строя психологии — «образ», «мотив», «действие». Позже к ним добавились еще две — «переживание» и «субъект» [21].

В отечественной науке существует значительно число попыток построения системы категорий психологической науки (Л.М. Веккер, В.А. Ганзен, В.А. Богданов, Б.Ф. Ломов, Н.И. Рейн-вальд, М.С. Роговин, Н.И. Чуприкова). Однако наиболее развернутыми стали разработки К.К. Платонова, А.В. Петровского, В.А.

Петровского, М.Г. Ярошевского.

Категориально-понятийная система психологии, предложенная К.К.

Платоновым, имеет вид семантического дерева, разветвляющегося от одной категории (психика) к следующим подкатегориям: формы психического отражения — память, эмоции, ощущения, мышление, восприятие, чувства и воля; психические явления — состояние и свойства личности; сознание — переживание, знание, отношение; личность — биопсихические свойства, особенности форм отражения, опыт, направленность, характер и способности; деятельность — цель, мотив, действие; развитие психики в филогенезе и онтогенезе, созревание, формирование [14, с. 53].

М.Г. Ярошевский, А.В. Петровский и В.А. Петровский уже на рубеже XX и XXI вв. предприняли новую попытку создания такой системы для психологической науки на основе системного подхода; их методологическая концепция получила название «Теоретическая психология».

Как указывают сами авторы, «предметом теоретической психологии является саморефлексия психологической науки, выявляющаяся и исследующая ее категориальный строй (протопсихические, базисные, метапсихологи-ческие, экстрапсихологические категории), объяснительные принципы (детерминизм, системность, развитие), ключевые проблемы, возникающие на историческом пути развития психологии (психофизическая, психогностическая и др.), а также само психологическое познание как особый род деятельности» [13, с. 5].

х В предлагаемой А.В. Петровским, В.А. Петровским и М.Г. Ярошев-| § I ским категориальной системе теоретической психологии получил свое

^ х о

Ig Ig воплощение принцип системности, поскольку все категории, составив-|= | ^ шие «каркас» психологического знания, связаны между собой закономер-Л § о ными отношениями (сущности и явления, порождения, взаимодействия и ° S ^ т.п.).

Авторы создают группы категорий пяти разных уровней (объединяя их в «вертикали»-кластеры: субстанциональность, направленность, активность, когнитивность, субъективность, событийность, действительность), а также внутри уровней (объединяя их в «параллели»-плеяды категорий: биоцентрические, протопсихологические, базисные психологические метапсихологические, социоцентрические).

Всего исследователи выделяют 35 сгруппированных таким двойным способом категорий: организм, индивид, «Я», личность, человек, нужда, потребность, ценность, идеал, метаболизм, рефлекс, действие, деятельность, свобода, сигнал, ощущение, образ, сознание, разум, избирательность, аффективность, переживание, чувство, экзистенция, синергия, сосуществование, интеракция, общение, соучаствование, среда, предметность, персоносфера, эйкумена [12; 13]. При этом все создатели категориальных систем психологии указывают на возможность дальнейшего обогащения данного научно-психологического тезауруса.

В развитие этой тенденции мы постараемся показать, что существуют снования для признания собственного, специфического содержания термина «контекст» в психологической науке, что делает его незаменимым понятием категориального строя психологии. Очевидно, что любое самостоятельное понятие должно описывать реальность, не раскрываемую с должной полнотой ни в каком другом понятии.

При этом требование известного методологического приема «лезвие (или бритва, скальпель) Оккама» «Не умножать сущности сверх необходимости» также является чрезвычайно важным. Этот принцип назван по имени средневекового английского философа-номиналиста У.

Оккама, хотя он не формулировал его в явном виде, а лишь озвучил принцип достаточного основания, известный в логике со времен Аристотеля [19, с. 251].

В любом случае, это правило означает требование методологической экономии и запрещает произвольно вводить новые умозрительные сущности в научные и философские модели, если можно обойтись уже имеющимися.

Однако настойчивость, с которой научная общественность в самых разных отраслях знания и в разных языках употребляет термин «контекст», наводит на вывод о его необходимости в научной лексике и научном дискурсе.

Это понятие может обоснованно претендовать на

статус новой психологической категории, о чем один из авторов впервые к заявил еще в начале 1980-х гг. [15]. | о

Даже при самом беглом анализе становится ясно, что термин «кон- | § текст» получил широкое распространение в постмодернистской (и с ЕЕ пост-постмодернистской, т.е., собственно, современной) гуманитарной литературе.

В теоретическом плане преимущественно имело место прямолинейное перенесение смыслового содержания понятия «контекст» из лингвистики на основе аналогии между текстом и системой поведения человека, группы людей или функционирования целой культуры.

В употреблении понятия «контекст» в гуманитарной «нелингвистической» литературе (психологической, социологической, философской и методологической) отчетливо прослеживаются две тенденции.

1. Это понятие может применяться как «служебное», когда требуется описать «фон», «среду», «ситуацию», «обстоятельства», «обстановку», «условия» и т.п., т.е. некоторое «пространство», которое задает характеристики включенного в них объекта для субъекта-наблюдателя.

К ним примыкают термины, служащие для указания на специфичность восприятия изучаемого объекта, задаваемую уникальной позицией самого наблюдателя — это «точка зрения», «точка обзора», «позиция» («воспринимать с позиции»), «аспект» или «ракурс» исследования и т.п.

Эти устойчивые словосочетания активно используются в научной лексике и именно с целью указать на тот теоретический контекст (парадигма, подход, концепция, теория), в котором данный исследователь воспринимает изучаемое явление.

Итак, термином «контекст» можно заменить значительное количество различных специальных терминов, что нередко и происходит в научных текстах. Однако такая экспансия словоупотребления размывает содержательное наполнение самого понятия «контекст» и противоречит самой сущности понятия «термин».

Латинское слово terminus означает «граница», следовательно, слово как термин призвано отграничивать данное понятие от остальных, акцентируя присущий только ему оттенок значения или смысла.

Поэтому необходимо указать на специфику понятия «контекст» как психологического термина, что мы и сделаем несколько позже.

2. Понятие «контекст» используется и как самостоятельное понятие, постепенно обрастающее новыми коннотациями, выходящими за пределы лингвистики и тесно связанными с той или иной предметной областью исследования. При этом изначально перенос понятия «контекст» из лингвистики в другие предметные области осуществлялся в качестве метафоры. Однако в последнее время метафора признается в каче-

я ^ х стве полноправного способа познания, поскольку отражает сущность | § I человеческого мышления (М. Джонсон, Дж. Лакофф, С.Ю. Деменский, §|§ С.С. Гусев, В.В. Петров, И.В. Полозова, В.А. Ротенберг и др.). На этой |= | ^ основе можно констатировать, что в качестве метода расширения теза-Л<\p>

Источник: https://cyberleninka.ru/article/n/ponyatie-kontekst-v-kategorialnom-stroe-psihologicheskoy-nauki

контекст — это… Что такое контекст?

• КОНТЕКСТ — (лат. con с, и лат. textis). Текст, напечатанный рядом с другим текстом. Словарь иностранных слов, вошедших в состав русского языка. Чудинов А.Н., 1910. КОНТЕКСТ [лат. contextus соединение, тесная связь] словесное окружение; текстовая… …   Словарь иностранных слов русского языка
• контекст —         КОНТЕКСТ (от лаю. contextus тесная связь, соединение) термин, широко используемый в гуманитарных науках, в философии и в повседневном языке. В частности, методологическая программа философской герменевтики, выразившая собак… …   Энциклопедия эпистемологии и философии науки
• контекст — свЯязанный отрывок, Словарь русских синонимов. контекст сущ., кол во синонимов: 2 • отрывок (20) • связь …   Словарь синонимов
• контекст — а, м. contexte m. Отрывок письменной речи (текста), законченный в смысловом отношении, в пределах которого можно уяснить значение отдельного слова, входящего в него. БАС 1. Морализм Толстого. Опять рецидив , опять возврат к излюбленному морализму …   Исторический словарь галлицизмов русского языка
• КОНТЕКСТ — (от лат. contextus соединение связь), относительно законченный отрывок письменной или устной речи (текста), в пределах которого наиболее точно выявляется значение отдельных входящих в него слов, выражений и т. п …   Большой Энциклопедический словарь
• КОНТЕКСТ — (лат. contextus соединение, тесная связь) квазитекстовый феномен, порождаемый эффектом системности текста как экспрессивно семантической целостности и состоящий в супераддитивности смысла и значения текста по отношению к смыслу и значению суммы… …   Новейший философский словарь
• КОНТЕКСТ — КОНТЕКСТ, контекста, муж. (лат. contextus сплетение, соединение) (филол.). Связное словесное целое по отношению к входящему в него определенному слову или фразе. Надо взять фразу в контексте, и тогда она станет понятной. Толковый словарь Ушакова …   Толковый словарь Ушакова
• КОНТЕКСТ — КОНТЕКСТ, а, муж. (книжн.). Относительно законченная в смысловом отношении часть текста, высказывания. Значение слова узнаётся в контексте. | прил. контекстный, ая, ое и контекстовый, ая, ое. Толковый словарь Ожегова. С.И. Ожегов, Н.Ю. Шведова.… …   Толковый словарь Ожегова
• КОНТЕКСТ —         (от лат. contextus сцепление, соединение, связь), относительно законченный по смыслу отрывок текста или речи, в пределах которого наиболее точно и конкретно выявляется смысл и значение отд. входящего в него слова, фразы, совокупности фраз …   Философская энциклопедия
• Контекст — (лат. contextus – соединение, согласование, связь) общий смысл социально исторических и культурных условий, которые позволяют уточнить смысловое значение результатов деятельности человека. Большой толковый словарь по культурологии.. Кононенко Б.И …   Энциклопедия культурологии

Источник: https://psychology.academic.ru/944/%D0%BA%D0%BE%D0%BD%D1%82%D0%B5%D0%BA%D1%81%D1%82

Контекстный подход в психологии

ПСИХОЛОГИЧЕСКИЙ ЖУРНАЛ, 2015, том 36, № 3, с. 5-14

ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ И МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ ПРОБЛЕМЫ ПСИХОЛОГИИ

Контекстный подход в психологии

© 2015 г. А. А. Вербицкий*, В. Г. Калашников**

* Член-корреспондент Российской академии образования, доктор педагогических наук, кандидат психологических наук, профессор по специальности «Педагогическая и возрастная психология «, зав. кафедрой социальной и педагогической психологии

МГГУ им. М.А. Шолохова, Москва; e-mail: asson1@rambler.ru, ** Кандидат психологических наук, доцент, докторант МГГУ им. М.А. Шолохова, доцент кафедры управления персоналом Стерлитамакского филиала Башкирского государственного университета, Стерлитамак, Республика Башкортостан;

e-mail: transmeta1@yandex.ru

В статье раскрыты сущность и методологический инструментарий контекстного подхода в психологии. Основной отличительной характеристикой данного подхода выступает возможность упорядоченного описания изучаемого объекта в различных внутрипсихических и теоретических контекстах.

Раскрыты принципы контекстного подхода — это принципы расширения, взаимосвязи и вариативности контекста, принцип контекстной обусловленности, системности и дополнительности, дана классификация контекстов по различным основаниям, в пространстве которых может быть задана матрица контекстов, описан метод контекстного анализа. Контекст рассматривается как семантический психический механизм, а контекстный подход — как одно из направлений развития системного подхода, позволяющее задать общую систему координат для упорядочения имеющихся сведений о природе и закономерностях психического и отрефлексировать методологические основы знания, полученного в рамках различных моделей и концепций.

Ключевые слова: контекст, контекстный подход, психологический контекст, методология, система, системный подход.

Во второй половине XX в. понятие «контекст», благодаря лингвистической философии, философской концепции контекстуализма, семиотике и методологии постмодерна с их подходом к миру как тексту, распространилось далеко за пределы языкознания и стало общегуманитарным. В психологии понятие «контекст» первоначально использовалось при описании процессов смыслопорождения в речи.

Так, Л.С. Выготский сформулировал «закон динамики значений» как процесс обогащения слова смыслом, который оно включает из всего расширяющегося контекста [9]. В том же направлении двигалась мысль С.Л. Рубинштейна, разделявшего контекстную и ситуативную речь: в первом случае контекстом каждого слова выступает сам текст, тогда как во втором — внетекстовая ситуация [32].

Эти идеи были проверены в ряде эмпирических исследований его последователей. Например, А. С. Звоницкой было экспериментально показано, что развитие связной (контекстной) речи существенно зависит от развития письменной речи,

т.е. собственно от способности строить текст, содержащий понятный читателю контекст [32]. Значение контекста для понимания устной речи было продемонстрировано и в эксперименте И.А. Зимней: общий смысл фразы как знаковой системы подчиняет себе понимание значения отдельно взятого слова [14].

Другое направление исследований касалось детализации процессов понимания как экспликации системы связей объекта, в которых, по С.Л. Рубинштейну, происходит раскрытие («вычерпывание») многогранной сущности этого объекта (например, текста или поступка человека). В.Д.

Шадри-ков, анализируя понимание как интеллектуальную операцию, отмечает, что понимание — это процесс включения понимаемого в имеющееся знание, жизненный опыт, интерпретация значения понимаемого в конкретном контексте. В результате происходит включение познаваемого в личный тезаурус человека, наделение его личностным смыслом [39]. А.

Н. Славская полагает, что психологические механизмы интерпретации

(понимаемой ею как осознание субъектом своих отношений с действительностью) проявляются, в частности, в способности личности легко переходить от одного контекста к другому [33].

Согласно Ю.М. Лотману, «сама природа смысла определяется только из контекста, то есть в результате обращения к более широкому, вне его лежащему пространству» [24].

Представление о смыслообразующей функции контекста стало одним из оснований для создания в самом начале 1980-х годов и последующей основательной экспериментальной проработки теории знаково-контекстного обучения А.А. Вербицкого [4, 5].

Смыслообразующую функцию психологического контекста раскрыл и С.М. Морозов, рассматривая значение как фрагмент смысла, инвариантный по отношению к психологическим смыслообразую-щим контекстам, понимаемым как психические содержания [26]. В ходе специального анализа Д.А.

Леонтьев также пришел к выводу, что смысл явления определяется более широким контекстом, чем значение, и что оба эти феномена имеют контекстуальную природу [22].

Подобная линия исследований прослеживается и в философии. Так, Н.А. Никифоров рассматривал мир сознания как индивидуальный смысловой контекст, в который человек включает явления природы и культуры и тем самым наделяет смыслом [27]. И.Т.

Касавин понимает контекст в широком значении как условие интерпретации культурных явлений и решения на этой основе познавательных проблем. Согласно его точке зрения, «контекстуализация есть локализация», то есть переход от общего к частному — от возможного многообразия смыслов к их актуальному комплексу [18].

Им предложено дальнейшее развитие контекстуализма как методологической программы исследований в философии.

Смыслообразующая функция контекста находит отражение и в когнитивной психологии (А. Андерсон, Р. Аткинсон, Дж. Брунер, Р. Клац-ки, П. Линдсей, Д. Норман, У. Найссер, И. Хоф-ман и др.). Наиболее ярко это проявляется в концепции полезависимости-поленезависимости восприятия и интерпретации (Г. Уиткин, Х. Ол-тман, Дж. Палмер, Л. Палмер и др.

) [42], в исследованиях прайминга — влияния прежнего контекста на скорость или успешность опознания связанных с ним стимулов (Р. Букнер, Д.Е. Мей-ер, Р.У. Шванневелдт, Д. Шлахтер и др.) [40], а также в концепции контекстуального опознания (Э.Е. Бехтель, А.Э. Бехтель) [3].

Критика бескон-текстности психологических исследований и указание на необходимость учета контекста изучае-

мых психических и социально-психологических феноменов содержится в многочисленных работах отечественных и зарубежных исследователей (Д. Банннистер, Ф. Франселла [38], М. Коул [20], Р. Нисбетт, Л. Росс, [31], А. Тэшфел [41], В. Франкл [37], Т.Д. Дубовицкая [12], и др.).

Понятие «контекст» оказалось плодотворным в самых разных областях познания, в том числе в психологии, но в основном выступало как метафора, либо являлось инструментально-вспомогательным для решения конкретных научных проблем, но не становилось понятием объяснительным и, тем более, самостоятельным предметом исследования.

Однако по своему значению это понятие может обоснованно претендовать на статус новой психологической категории, о чем один из авторов данной статьи заявлял еще в начале 80-х годов прошлого столетия [29].

Им было впервые сформулировано определение психологического контекста: «Контекст — это система внутренних и внешних условий жизни и деятельности человека, которая влияет на восприятие, понимание и преобразование им конкретной ситуации, придавая смысл и значение этой ситуации как целому и ее компонентам.

Внутренний контекст представляет собой индивидуально-психологические особенности, знания и опыт человека; внешний — предметные, социокультурные, пространственно-временные и иные характеристики ситуации, в которых он действует» [6].

На основе такого понимания была разработана теория и методология знаково-контекстного обучения [4, 5], вокруг которой сложилась научная школа контекстного подхода к образованию (А.А. Вербицкий, Н.А. Бакшаева, Т.Д. Дубовиц-кая, Н.В. Жукова, М.Д. Ильязова, В.Г. Калашников, М.И. Каргин, О.Г.Ларионова, И.Н. Рассказо-ва, В.Ф. Тенищева, Е.Г. Трунова, Н.П. Хомякова, О.И. Щербакова и мн. др.).

Необходимо подчеркнуть российский приоритет в этой области, поскольку А.А. Вербицкий еще в 1981 г. заявил о рождении и широких перспективах контекстного подхода в теории и практике обучения [29]. В настоящее время контекстный подход вышел за рамки педагогической психологии и выступает как общепсихологический методологический проект, являющийся одним из направлений развития системного подхода.

По нашему мнению, системный подход способен интегрировать достижения всех более частных подходов. Однако, отмечает В.А. Барабанщиков, собственный арсенал системных технологий психологической науки и практики пока очень скромен, а его развитие — непростая исследова-

тельская задача, связанная с интеграцией эмпирических данных, методов исследования и понятий, принадлежащих к разным научным парадигмам [1].

Контекстный подход может претендовать на роль такого методологического основания для реализации принципа системности в психологическом исследовании с опорой на понятие «контекст» как базовую категорию.

Движение в сходном, «контекстуальном» направлении происходит и в других вариантах системного подхода, реализуемых в когнитивной и экологической психологии, что выводит их на уровень общепсихологических обобщений.

Какова сущность самого понятия «контекст»? В классическом понимании, сформированном в лингвистике и принятом другими дисциплинами (в том числе, психологией), под контекстом понимается фрагмент некоторой семиотической системы (текста), задающий значение и смысл некоторого другого фрагмента. На протяжении всего прошлого века это структурное понимание было господствующим, однако к его концу постепенно вызрело процессуальное понимание контекста.

На основе проведенного анализа сущности феномена контекста [8] мы приходим к выводу, что контекст с точки зрения психологии — это не структурный фрагмент семиотической системы (текста), а прежде всего — семантический психический механизм.

Этот механизм (своеобразный «функциональный орган» психики по А.А.

Ухтомскому [36]) осуществляет взаимодействие психических функций и процессов для решения семиотических задач — порождения смыслов путем соотнесения различных психических содержа

Для дальнейшего прочтения статьи необходимо приобрести полный текст. Статьи высылаются в формате PDF на указанную при оплате почту. Время доставки составляет менее 10 минут. Стоимость одной статьи — 150 рублей.

Источник: http://naukarus.com/kontekstnyy-podhod-v-psihologii

Социальная психология и культурный контекст

[с. 155]На протяжении всей истории экспериментальной социальной психологии, прежде всего американской, исследователи были заняты поиском универсальных закономерностей социального поведения, общения и взаимодействия индивидов.

Практически все разработанные ими теории и модели — от концепции фрустрации-агрессии до атрибутивных теорий — «могут быть охарактеризованы как структуры интраиндивидуальных механизмов или процессов обработки информации, которые активируются в ответ на некоторые стимульные условия и более или менее непосредственно определяют социальные когниции, аттитюды и поведение» [Pepitone, Triandis, 1987, р. 479].

Во всех подобных считавшихся универсальными концептуальных системах бросается в глаза отсутствие культурных переменных и даже подчеркивается инвариантность социально-психологических механизмов и процессов длявсех индивидов вовсех социальных и культурных контекстах. Так, теория когнитивного диссонанса индифферентна к содержанию когниций, а теория фрустрации-агрессии — к конкретному содержанию фрустрации и фрустрируемой цели.

[с. 156]Этим социальная психология отличалась от другой «американской» науки — культурантропологии, с 20-х годов XX в. занимавшейся поисками связей между внутренним миром человека и культурой.

Удивительным образом социальные психологи не вступили в «незримый колледж» междисциплинарных исследователей — прежде всего культурантропологов и философов — даже в 40–50-е годы, которые считаются «эрой личности и культуры» в американской и европейской социальных науках.

Только в последние десятилетия XX столетия социальные психологи стали задумываться о месте культуры в психологии, о проблемах их взаимосвязи и о необходимости налаживания в этой области контактов с другими науками о человеке и обществе.

А на рубеже веков многие, как и С. Фиск, пришли к осознанию того, что «мы рискуем, пренебрегая культурой, так как решающим для научного прогресса в двадцать первом веке окажется международное сотрудничество» [Fiske, 2000, р. 313].

Одна из причин того, что культура заняла в социальной психологии подобающее ей место лишь в последние десятилетия, — тенденции мирового общественного развития.

Необходимо учитывать, что лишь начиная с 60–70-х годов XX столетия в мировом масштабе наметились процессы, характеризующиеся повышенным интересом народов во всем мире к своей традиционной культуре.

Естественно, что современные общества, находящиеся в процессе этнического возрождения, являются «заказчиком», требуя от социальной психологии решения связанных с ним непростых проблем.

Но есть и другая причина роста интереса к культуре в социальной психологии последней трети XX в. Ее следует искать в истории самой науки, которая только к этому времени получила распространение во всем мире.

До этого она интенсивно развивалась в одной стране — США, а исследователи и объект их изучения являлись носителями одной культуры — евро-американской в широком смысле слова со свойственными ей практицизмом и рационализмом.

В этой ситуации американские исследователи если и могли бы выявить некие универсальные закономерности, не зависящие от расы, культуры, социального класса, то только избежав проявлений этноцентризма, заключающегося в предпочтении норм и ценностей своей культуры как естественных, правильных и даже универсальных. Но, как с сожалением отмечают Ф.

Могаддам, Д. Тейлор и С. Райт: «…этноцентризм, включающий уверенность в превосходстве собственной культурной группы, столь сильно повлиял на социально-психологические исследования, что даже некоторые из наиболее известных результатов не подтверждаются припроверке [с. 157]в культурах вне Северной Америки»[Moghaddam, Taylor, Wright,1993, p. 11].

Можно привести множество примеров, свидетельствующих о том, что социальная психология добилась весьма ограниченных успехов в установлении универсальных, не зависящих от культуры принципов.

Ее якобы «естественные» законы очень часто ограничены только европейской культурой, а большинство теорий нерелевантно незападным культурным условиям. Впечатляющий пример, подтверждающий культурные границы социальной психологии, — попытка повторить в Израиле исследования, проведенные в США. И. Амир и И.

Шарон из тридцати пяти исследований, результаты которых были опубликованы в 1973–1975 гг., выбрали шесть, затрагивавших общечеловеческие, а не уникальные американские проблемы, и не требовавших сложного оборудования.

Однако даже в этом случае из 64 возможных результатов в Израиле подтвердились только 30, т. е. меньше половины, а остальные оказались подвержены влиянию культурного контекста[Amir, Sharon,1987].

Социальные психологи убедились в невозможности «импорта» из США многих социально-психологических концепций даже в соседнюю Канаду. Что же говорить о культурах, в большей степени отличающихся от культуры США, чем канадская и израильская, в частности о культурах юга и юго-востока Азии?

Среди множества различий между культурами Запада и Востока, которые в наибольшей степени повлияли на то, что результаты, полученные американскими исследователями, оказались нерелевантными в других культурах, в качестве стержневых следует выделить два: отношение к соответствию и отношение к контексту. Более того, из дальнейшего изложения станет понятно, что они взаимосвязаны.

В американской социальной психологии значительное место занимают теории «когнитивного баланса», «когнитивного диссонанса», «когнитивной конгруэнтности» и т.д., в основе которых лежит зародившаяся еще в древнегреческой философии идея соответствия. Но, например, японцы или индийцы намного меньше озабочены проблемой когнитивного соответствия, чем представители западной культуры.

«Мы на Западе полагаем, что если «истинно А, то Б истинным быть не может», но эта точка зрения имеет мало смысла в таких культурах, как индийская, где широко распространен философский монизм, согласно которому «все едино» и «противоположность великой истины также является великой истиной»» [Triandis,1994, р. 4].

[с. 158]Психологи установили, что основным свойством личности индийцев является принятие противоречий. Так, они могут определять себя как «едящих мясо вегетарианцев», подразумевая, что обычно они едят растительную пищу, но, находясь в компании с «мясоедами», не отказываются и от животной.

Иными словами, не обращая внимания на противоречия, индийцы обращают внимание на контекст, на то, с кем и при каких условиях происходит общение.

Когда испытуемых из Индии и США просили описать знакомого им человека, американцы чаще, чем индийцы, использовали не зависимые от контекста характеристики (например, «разумный»), а индийцы чаще описывали индивида в определенном контексте («разумный на базаре» или «неразумный в общении с тещей»)[Triandis, 1999].

Итак, идеи когнитивного соответствия и суждений вне контекста оказываются более пригодными при сборе данных на Западе, чем в странах Востока.

Тем не менее традиционная экспериментальная социальная психология как раз и не учитывала социальный в широком смысле (в том числе и культурный) контекст: незнакомых между собой людей помещали в непривычную для них обстановку и просили решить далекие от реальной жизни задачи.

Однако при всех своих вышеперечисленных особенностях американская психология долгое время оставалась эталоном для исследователей Азии, Африки и Латинской Америки, которые считали, что, если их результаты не соответствуют западным теориям, что-то не в порядке с их результатами, а не с теориями.

Как отмечает Г. Триандис, у многих социальных психологов стран «третьего мира» даже сформировался комплекс неполноценности [Triandis, 1994].

Кроме того, во многих культурах скромность является большей добродетелью, чем на Западе, поэтому незападные психологи долго не говорили своим американским коллегам: «Ваша теория если и не ошибочна, то не универсальна». Первыми это осмелились сказать японцы.

А затем и в других странах пришли к осознанию того, что воспроизводство западной социальной психологии в других регионах мира крайне затруднительно и приводит к неполному, даже искаженному пониманию местных культур и их представителей.

Постепенно в странах «третьего мира» приступили к созданию индигенных теорий, «стремящихся взглянуть на группу глазами ее членов» и учитывающих социальный и культурный контекст — ценности, нормы, систему верований конкретной этнической общности[Но, 1998, р. 94].

Например, исследователи из Японии и Кореи подчеркивают, что социальная психология в их регионе должна подвергнуться значительной трансформации и учитывать наиболее важные аспекты [с.

159]конфуцианской культуры — стремление к групповой сплоченности, сохранению социальной гармонии и коллективного благоденствия.

Эти особенности культуры проявляются даже в работе научных коллективов, где руководитель, исполняющий, согласно конфуцианской модели, роль отца, должен обеспечивать единогласное принятие групповых решений и функционально и символически представлять группу вовне[Kim,1995].

Что касается отечественной социальной психологии, то ее априорно рассматривают наукой западного типа.

Однако православная культура породила те особенности русской ментальности (терпимость к неопределенности и противоречиям, приоритет духа над материей и культ созерцания), которые указывают, что место российской социальной психологии — между Востоком и Западом.

Тем не менее в настоящее время социальная психология в нашей стране, как, впрочем, и вся гуманитарная наука, «куда более скована позитивистской парадигмой и благоговеет перед эмпиризмом, чем западная»[Юревич, 2001, с. 303].

Парадокс заключается в том, что российские исследователи в основном исходят из традиционных американских моделей в то время, как на Западе озаботились проблемой конвергенции социальной психологии и выделили три задачи по включению в нее культурного контекста.

Наиболее очевидная из них — перенос и проверка социально-психологических знаний на другие этнические группы, выяснение того, подтверждаются ли они во многих, а желательно во всех культурных контекстах, иными словами, проверка универсальности существующих социально-психологических теорий.

Следующая задача, стоящая перед социальной психологией, — раскрытие и исследование психологических переменных, которые отсутствуют в западном — весьма ограниченном — культурном опыте. И создание индигенных теорий является при решении этой задачи необходимым этапом исследовательского процесса.

Предполагается, что, лишь решив эти задачи, можно приступить к решению третьей задачи — интеграции результатов и их обобщения в подлинно универсальную социальную психологию, валидную если не для всех, то для широкого круга культур.

Существование универсалий в других науках о человеке и обществе (в биологии, социологии, антропологии) позволяет исследователям надеяться на успех в раскрытии социально-психологических явлений, которые характеризуют Homo sapiensкак вид [Berry,1999].

Однако в настоящее время усилия социальных психологов, работающих в парадигме культурной психологии, направлены в основном на решение первой из упомянутых задач. При этом они сталкиваются с большим количеством проблем и трудностей [с.

160]при переносе исследований из одной культуры в другую и даже задаются вопросом: возможно ли валидное сравнительно-культурное исследование?

По мнению Г. Триандиса, наилучшие результаты могут быть достигнуты в комплексном еtic–emic-etic подходе с использованием eticкатегорий и етic способов их измерения[Triandis, 1994]. В качестве примера можно привести проблемы, которые необходимо решить при сравнительно-культурном исследовании социальной дистанции[62].

Не вызывает сомнений, что понятиесоциальная дистанция является универсальным (etic) конструктом и имеет смысл во всех культурах. Однако оригинальные вопросы Е. Богардуса являлись культурно-специфичными(етic) для США начала прошлого века, и серьезную ошибку допускают исследователи, использующие их в другое время и в других культурах.

Во-первых, существуют значимые и даже специфичные для культур группы, и индивид в разной степени идентифицирует себя с ними: в одних культурах он тесно связан с малой (нуклеарной) семьей, в других — с племенем, в одних — наиболее значимой группой является группа соседей, а в других — элитарный клуб.

Триандис при исследовании культурной дистанции в США и Греции учитывал это обстоятельство. Поэтому в каждой культуре он выявил связи индивида со всеми возможными группами и сконструировал два разных, стандартизированных для культуры, но эквивалентных между собой набора вопросов.

Например, в Греции измерялось согласие испытуемых на включение представителей чужих этнических общностей в парею (компанию друзей), а в США — согласие приятельствовать с ними в клубе.

Во-вторых, некоторые формы контактов, используемые для измерения социальной дистанции в одной культуре, не имеют смысла в другой. В Индии для измерения социальной дистанции может быть использовано етic понятие «прикасаться к моей посуде».

Так как в этой стране до сих пор сохранились идеи «ритуального осквернения» — индивид, согласный жить рядом с представителем более низкой касты, может не согласиться, чтобы тот дотрагивался до его посуды.

Но, как не без иронии отмечает Триандис, абсолютно бессмысленно было бы выяснять отношение американца к тому, что к его посуде прикоснется турок[Triandis,1994].

[с. 161]Итак, для получения надежных данных в сравнительно-культурном исследовании предпочтительнее не переводить методики с одного языка на другой, а в каждой культуре искать emic эквиваленты используемых категорий. Но на практике социальным психологам часто приходится использовать переведенные методики.

Для этих случаев созданы специальные — достаточно сложные — техники перевода, например метод двойного перевода с децентрированием, предложенный О. Вернером и Д. Кэмпбеллом. Разрабатывая свой метод, они исходили из того, что существуют разные способы для выражения одной и той же мысли.

Поэтому тщательная «подгонка» друг к другу текстов на двух языках — с изменением их формы, но не смысла — может облегчить перевод, не создавая сложностей при проведении исследования.

Например, текст А', полученный в результате обязательного двойного перевода с одного языка на другой и обратно, может иметь значительные расхождения с исходным текстом А.

В этом случае исследователь должен изменить («децентрировать») исходный текст так, чтобы он удовлетворял целям исследования, но был ближе к А'.

После этого он осуществляет двойной перевод децентрированного текста А'', в результате получая текст А''', имеющий большие шансы оказаться идентичным по смыслу тексту А [Werner, Campbell, 1970].

Невозможно перечислить все моменты, влияющие на валидность и надежность результатов сравнительно-культурных исследований. В частности, следует учитывать так называемую пристрастность ответов.

Например, между представителями культур существует заметная вариативность в использовании предлагаемых вариантов: испытуемые могут в большей или меньшей степени предпочитать крайние варианты ответов типа «Я совершенно согласен/не согласен»; отвечать либо только тогда, когда абсолютно уверены в ответе, либо — на все вопросы.

В разных культурах отмечена и разная вероятность использования искажающих реальность социально желательных ответов. При этом социальная желательность может проистекать из стремления выразить идеалы своей культуры, угодить исследователю либо властям.

К сожалению, до сих пор не найдено способа для определения того, что в каждом конкретном случае является причиной подобной вариативности — несовершенство измеряющего инструмента или подлинные межкультурные различия[Smith, Schwartz,1997].

Необходимо также помнить, что в каждой культуре существуют слои населения, трудно достижимые для исследователей. Например, богатые и влиятельные люди, как правило, недоступны [с.

162]взападных культурах, но в традиционных культурах именно они являются основным объектом изучения, так как визит исследователя даже повышает их статус.

Американские ученые жалуются на трудности проведения исследований в школах, так как их администрация опасается результатов, которые могут оказаться антирекламой для учебного заведения. А в России при работе в школе не возникает столь серьезных трудностей.

Кроме того, на сбор данных и их интерпретацию оказывают влияние механизмы межгруппового восприятия. Особенно опасно, если в работах этнопсихологов проявляются тенденции этноцентризма, когда стандарты своей культуры используются в качестве универсальных.

Как уже отмечалось, этноцентризм в сравнительно-культурных исследованиях можно обнаружить достаточно часто и на разных уровнях: 1) при формулировании теорий и концепций, так как идеи социальных психологов и используемые ими понятия обусловлены культурой; 2) при выборе предмета исследования без учета особенностей одной из изучаемых культур[63]; 3) при введении в якобы универсальные методики категорий, специфичных для своей культуры[64][Berry et al.,2002].

И последнее, в начале нового тысячелетия большинство жителей Земли, кроме своей собственной, в той или иной мере связаны и с другими культурами, иными словами, они живут в гибридных культурах.

Взаимопроникновение культур признается многими психологами, пришли они и к осознанию того, что «для исследователей решить методологические проблемы гибридных культур намного сложнее, чем проблемы изучения или сравнения культур дискретных»[Phinney,1999, р. 25].

Однако, несмотря на сложности, с которыми сталкиваются ученые при сравнении психологических явлений у разных народов, в настоящее время во всем мире наблюдается настоящий бум исследований, являющихся социально-психологической проекцией на культурное разнообразие человечества. Далее мы затронем лишь отдельные аспекты из весьма обширной области социальной этнопсихологии, основное внимание уделив системам коммуникации и социальным регуляторам человеческого поведения.

Источник: https://megalektsii.ru/s12177t1.html